***

Всё больше музыке душа благоволит,
и плакать хочется от строк стихотворенья,
и умирать в божественном виденье
купающихся в море Афродит.

Всё большей нежности вымаливает взгляд.
Всё чаще грации выводят спазм в гортани,
и всплески бедр, как чайки в океане,
над сном моим кружатся и кричат.

Во всяком промысле есть прок свой и резон.
И время властвовать молитвам в божьем доме,
и солнцу, что плывет за горизонт,
зачем-то подставляю я ладони.

Такая искренность и царственность во всём,
и время требует ответить, ну хоть слогом,
на зов страстей, благословенных богом,
на тайный крест, что мы в груди несем.

Так пусть безумствует в слезах моих заря!
И как ни грустно знать, что жажды всё бесплодней,
я на рыданьях в храм войду Господний —
за всё, за всё судьбу благодаря.

***

Поэзия, так что ж ты в мире есть?
Безумных чувств игра воображенья,
блаженных рифм друг к другу притяженье,
иль чистых душ последнее сплетенье —
но всякий раз как светопреставленье!
как ангелов, сошедших к сердцу, весть.

Поэзия, так значит, ты не блажь?
Не фимиам алхимии и майе,
и мы живем, века не понимая,
что всю-то жизнь душа полуживая
жила тобой и, к господу взывая,
тебя одну зовет и в „Отче наш“...

Поэзия, а может быть, ты храм?
Вселенский храм, что все миры объемлет,
где дух парит и господу не внемлет,
когда язык чужую плоть подъемлет,
когда с небес бесстыжими на землю
стихи идут, как Ева и Адам.

Родник святой всех бед моих и зол.
Жена моя, что спит в чужой кровати.
Как я с ума с тобой еще не спятил?!
Нет силы жить. Немолчный гибнет кратер...
И если бы опять не богоматерь,
кто б воскурил божественный глагол?!

***

А душа молода-молода!
А душа, что ты с нею ни делай,
воспарит вдруг бог знает куда
легкокрылою девочкой белой.

Все сильней сознавая родство
с каждым кустиком, с птахою божьей,
ей не нужно уже ничего,
только б крыл не связать, не стреножить.

Чтоб залить, как звездою, зрачком,
чтоб ладонью, как ветром, нащупать
той же птахи вознесшийся ком,
той же розы взорвавшийся купол.

Ах, какие пошли времена!
Я за ночь до того истоскуюсь:
не встаю — воскресаю от сна,
встречу женщину — не налюбуюсь.

Пусть она промелькнула, бледна.
Пусть ушла. Пусть другого целует.
Но, как господа бога, она
уж мечты-то моей не минует?!

Годы канули в вечность. Уже,
может, жизни мгновенья всего-то?
Пасть бы ниц перед богом душе?!
А у ней все полеты, полеты...

***

Ф. И. Шаляпину

Надломилась душа, надломилась
от порывов святых и молитв.
А молилась она, как молилась —
до сих пор еще эхо стоит.

До сих пор к небесам бирюзою
от молитв этих тянется след.
О, какой бы сейчас я грозою
разрыдался б, разлился б, да нет —

нет давно ни слезы во глазницах,
и к каким бы богам ни взывал,
но глазницы давно как бойницы,
слишком долго их ворон клевал.

И ничем этой меты не выжечь
и на мифы не переложить.
Сил хватило на то, чтобы выжить.
Но уже не хватает, чтоб жить.

Это горше, чем сердце б разбилось.
Это если бы как у орла
чья-то блажь иль святейшая милость
небеса навсегда отняла.

И душа, вся в предчувствии лавы,
напряглась, натянулась, как трос.
Ничего не хочу, даже славы.
Ничего не прошу, кроме слез.

***

Андрею Михееву

Но если б не музыка, я стихи
слагать не стал. Потворствовать гордыне
искусством рифм? О как далече ныне
душа моя от этой чепухи.

Но если б бог не создал девы грудь
и бедер с их бессмертным силуэтом —
музыки б не было! Оттуда путь
гармонии! И Моцарт знал об этом.

И Тициан не цвет искал, а взгляд,
чтоб с морем грез, с неистовством желанья
легли на холст и рай земной, и ад,
всей музыкой блаженства и страданья.

Не Библия подскажет сердцу путь.
Жизнь мечется меж бредом и абсурдом.
Но дева вдруг к поэту клонит грудь,
но дирижер вдруг жезл занес над пультом,

и — музыка! И страсти ураган!
Пусть завтра жизнь распнут на дыбе прозы,
но ныне пусть парят над миром грезы,
пусть ластится божественный обман.

Но есть ли тот предельных чувств экстаз,
что может встать над женской красотою,
когда в ладах не с миром, а с собою
увижу вдруг предназначенья час?

Час той судьбы, когда уже до дна
испытывают близость сердца к богу,
и — чашу пьют, и выйдут на дорогу,
и — слезы лишь, и вечность лишь одна.
28 января 1997

***

Рассчитывай на благодать
той воли божьей,
что лишь одна и может дать
нам корм подножный.

Верь в солнце часа своего.
И не юродствуй,
когда нахлынет божество
в твой пир иль в пост твой.

Рассчитывай на благодать
целебств господних,
когда уже с земли не встать
и смерть — сегодня.

И не пугайся за лета.
Лета все вышли.
Спасет совсем не красота.
Спасет — Всевышний.

И со смятеньем бурных чувств
смирись, как с должным,
и невозможное из чуд
считай возможным.