Официальный сайт поэта и композитора Владислава Ирхина

Как за каменной стеной

Я, Ирхин Владислав Митрофанович родился 14 апреля 1938 года в столице Казахской ССР - городе Алма – Ате (ныне – г. Алматы Республики Казахстан).

Родители мои – Ирхин Митрофан Никитович и Соломахина Зинаида Михайловна после окончания Воронежского Института народного хозяйства по распределению приехали в столицу Казахстана и были назначены на работу в Госплан и Госстатуправление Совета Министров Республики.

Но их встреча была случайной. Однажды в фойе кинотеатра перед вечерним сеансом мой будущий отец увидел в толпе высокую, стройную девушку, как тогда говорили, - «жгучую» брюнетку и был сражен наповал.

Невысокого роста, с лицом в оспинах после перенесенной в детстве болезни, с реденькими волосами неопределенного цвета, казалось, он не имел никакого шанса на успех у красавицы, похожей на цыганку.

Отец - бывший деревенский паренек, помощник машиниста паровоза, знал много ремесел, виртуозно владел любым строительным инструментом; имея несколько классов школьного образования, попал на учебу в институт по направлению комсомольской ячейки. И вот он - толковый специалист, сотрудник Совета Министров Казахской ССР. Это придавало ему уверенность в себе. Он интуитивно понимал, что девушки «любят ушами» … Что он ей тогда нашептывал - теперь не узнать. Но их совместную прогулку чуть не испортил проливной дождь: в город хлынули потоки ледяной горной воды, туфельки девушки раскисли, и она оказалась у него в тесной служебной квартирке, где царил идеальный порядок. Вскоре заполыхал огонь в печурке, около топки пристроили на просушку туфли, на веревочку развесили мокрую одежду, закипел чайник. Забравшись на железную односпальную кровать, закутавшись в одеяло, отогревались, пили чай из граненых стаканов, вели неторопливую беседу. К радости Митрофана, выяснилось, что она – специалист Госплана, выпускница того же Вуза, который окончил он, к тому же – землячка, практически из одних с ним воронежских мест. То и дело слышались восклицания: «А помнишь?», «А знаешь?»; звучали до боли родные названия – Лиски, Валуйки, Хопер…

Он уже называл ее «Зинуля», она его – «Митроша». Когда, наконец, Зина вспомнила, что ей пора уходить в общежитие, оказалось, что туфли… сгорели и идти ей не в чем. «Да оставайся у меня», - уверенно предложил находчивый Митроша. Зинуля не возражала.

Так началась их долгая семейная жизнь, полная не только радостей, но и тяжелых испытаний. Свой союз они зарегистрировали лишь спустя 15 лет. Мать умерла в возрасте 80-х лет, отец немного не дожил до 95-ти.

В первые же месяцы войны приехала с Западной границы семья папиной сестры - Лены, ее муж – пограничник - продолжал воевать. Из блокадного Ленинграда в Алма-Ату эвакуировали бабушку и всех маминых родственников с детьми. Все поселились в той же тесной отцовской служебной комнатенке, спали по очереди на полу, когда вдруг один во сне поворачивался с одного бока на другой, то все должны были повернуться в том же направлении. Бабушка умудрялась на эту ораву что-то приготовить на керосинке; ели тоже строго соблюдая очередь.

Война и в глубоком тылу выдергивала из числа живых свои жертвы. Заболела и умерла Лена. Постоянно в семье обсуждали известия о боях, фронтах, госпиталях и раненых. Пришло письмо из Воронежа с описанием страшных разрушений и погибших родственниках отца.

Эти разговоры меня пугали. Кто-то из взрослых сделал мне игрушку – небольшую коляску - платформочку на колесиках. Усевшись на нее, поджав под себя ноги, воображая себя раненым, я брал две палочки, отталкиваясь которыми, приводил коляску в движение. В городе было множество безногих инвалидов-фронтовиков, которые так и передвигались на подобных колясках, только более прочных. Дома меня дразнили, донимая вопросом: «Славка, тебе уж пора воевать, когда же пойдешь на фронт?» А я, забравшись на коляску, что есть силы вопил: «Не хочу, не хочу воевать!»

Отец часто выезжал в командировки в другие области Казахстана, чтобы контролировать сохранность собранного колхозного урожая и общественного стада. Так он оказался в Уральской области, объявленной прифронтовой зоной Сталинградского фронта. Вскоре отца назначили начальником Уральского областного статуправления.

Родители целыми днями работали, отпусков в годы войны не знали, за моей учебой не следили, и я рос обычным мальчишкой – дрался, играл в лянгу, козны, городки, лапту и ножички; часто гостил и подкармливался у своих гостеприимных друзей из казахских и татарских семей. Помню, какая радость была в доме моего товарища, когда вернулся с фронта весь израненный и больной, увешенный орденами и медалями, его отец.

Мое воспитание перепоручили бабушке - Екатерине Ивановне – бывшей учительнице. Она была статной, высокой, до глубокой старости следящей за своей осанкой и прической. Партийные родители тщательно от всех скрывали, что баба Катя – бывшая жена царского офицера, без вести пропавшего в Первую мировую войну 1914 года. Он-то и был отцом моей матушки и ее младшей сестры Шуры. Бабушка вторично вышла замуж за очень порядочного человека, занимавшего по тем временам немалый влиятельный пост председателя сельсовета. Он удочерил старших дочерей Екатерины Ивановны – Зинаиду и Александру, потом в семье появились девочки-двойняшки – Калерия и Ираида.

Бабушка не прощала мне ни малейших проступков, не терпела лени и лжи, обучая меня безжалостными методами: и ставила в угол, и на колени на рассыпанный горох, и заставляла зубрить уроки... Благодаря ее педагогической системе, я читал и писал уже в пять лет, счет усвоил прекрасно, так что меня приняли сразу в 4-й класс, а в старших классах был признан среди учеников лучшим математиком школы.

Другими способностями я особенно не блистал, но почему-то именно меня назначили редактором общешкольной газеты. Это совпало с очень печальным событием – умер И.В.Сталин. Вся страна погрузилась в траур – не стало ее вождя. Люди безутешно плакали, были в растерянности, не представляя, кто возглавит народ, сможет ли защитить его «перед лицом внешнего и внутреннего врага».

Редколлегия молча трудилась над внеочередным выпуском газеты – подыскали стихи о вожде, нашли его портрет, директор школы принес нам краткую биографию Сталина и отклики на его смерть. Необходимо было как-то по-особому выразить скорбь и горечь утраты, найдя для этого необычный художественный прием. А как это сделать – никто не знал, да и художника у нас не было. Вдруг меня осенило. Времени было мало, выпуск газеты и так задерживался, поэтому я стал сразу рисовать начисто.

По моему замыслу, это должна была быть траурная рамка вокруг портрета. Прибежала классная руководительница: «Идем вешать», - скомандовала она. Газету прибили на стену в коридоре. Вокруг нее сразу столпились ученики. Я отошел в сторонку, чтобы полюбоваться на созданную мною композицию - вокруг портрета Иосифа Виссарионовича, ритмично повторяясь, расположились скрещенные берцовые кости, одна из них была закрашена черной, другая – красной краской.

Позднее я понял, что за такой рисунок мог поплатиться не только я сам, могли подвергнуться репрессиям мои родители, учителя и товарищи…Но сталинская эпоха закончилась. Все неосознанно ждали перемен и встречи с неизвестным будущим.