Официальный сайт поэта и композитора Владислава Ирхина

После демобилизации В.Ирхин поступает в Ленинградский инженерно-экономический институт, что говорит, скорее, об отсутствии у него четкого решения о выборе жизненного пути. Вероятнее всего, его родители, оба экономисты, в статистике и планировании чувствовавшие себя как рыбы в воде, рекомендовали сыну эту специальность. Для  Владислава поступление – это повод и возможность вновь оказаться в Ленинграде.

Владислава переполняет энергия и радость жизни. Как близки ему советы А.С.Пушкина:

В начале 60-х если есть три рубля в кармане, – любой ресторан перед тобой открыт. Молодость и здоровье позволяют после лекций идти на подработку: В. Ирхин таскает мешки на товарной железнодорожной станции, устраивается ночным грузчиком в молочный магазин. Получка шла на внешний шик: галстуки-бабочки, изящные костюмы-тройки, шляпы.

В эти годы идет кампания против стиляг: в газетах, фильмах, на собраниях высмеивается молодежь, выбравшая отличный от официального стиль одежды, манеру общения… В. Ирхину интересен джаз, но не привлекает уклад жизни «золотой молодежи»: ни сленг с обилием американизмов, ни подобострастное отношение перед Западом, ни развинченная походка, считавшаяся особым шиком.  Со времени военно-морского училища на всю жизнь у В. Ирхина останется прекрасная осанка и удивительная легкая, будто невесомая походка. Он ходит на танцы и слывет хорошим танцором вальсов.

По неведомому стечению обстоятельств в поисках заработка В. Ирхин устроился полотером в Эрмитаж: натирать мастикой паркетные полы. В опустевших залах, вечерами, при приглушенном свете, Владислав погружался в таинственную атмосферу почти осязаемого контакта с мировыми шедеврами. Один на один со знаменитыми полотнами, Владислав брал уроки вкуса и гармонии у прославленных мастеров, впитывая в себя их знание Красоты и образности языка.

Владислав становится ценителем искусства и заядлым театралом. Со своим товарищем Владимиром Борисовым, купив самые дешевые билеты на верхний ярус театра, они смотрят, не останется ли пустых мест в партере, и пересаживаются на примеченные удобные кресла.

Как так случилось, что ни в одном ленинградском ДК, ни в театре, ни в студенческой среде В. Ирхин не встретил свою любовь? Друзья подкалывали его: «Тебе, Ирхин, в Ленинграде девушек мало? Надо было уехать в свой Уральск, найти там провинциалку, да еще с ребенком…!» В момент встречи в 1961 году Владиславу было 23 года, Инне Гудошниковой – 26 лет. Никто из друзей и подруг не мог поверить, зачем нужен такой мезальянс, но молодому поэту именно с Инной открылось чудо любви:

Ослепительная блондинка, крошечная и миниатюрная, и маленький мальчик с черными, как смоль, волосами – такими В. Ирхин увидел Инну вместе с сыном Валерочкой в летнем кинотеатре в Уральске, куда приехал погостить на каникулы к родителям. Девушке Владислав представился столичным франтом, высоким, с прекрасной фигурой. Даже в толпе он обращал на себя внимание:  некая его некрасивость черт лица заменялась одухотворенностью, которая сразу бросалась в глаза. Мимо него нельзя было просто так пройти.

Инна получила специальность преподаватель русского языка и литературы, работала в библиотеке, училась заочно в Институте культуры и играла в народном театре. Характер этой активистки и красавицы сформировался непростыми жизненными обстоятельствами. Ее отца и деда забрали в 37-м и после краткого следствия расстреляли.  Мать, не имевшая образования и бывшая тогда домохозяйкой, никуда не могла устроиться на работу, удачей считала возможность наняться за гроши мыть полы. Затравленная, униженная, притесняемая братьями погибшего мужа в старом семейном домовладении Мария Ильинична оставалась светлым, душевным человеком и являла собой образец христианского терпения.  

 Осенью Ирхин возвращается на учебу в Ленинград. Письма летели через тысячи километров буквально каждый день, а в них признания, планы, замыслы, стихи. Только за 61-62 год – около 30 стихов-посвящений Инне.  Невероятными способами Инна добивается перевода на учебу из Саратова в Москву, а на зимней сессии досрочно сдает экзамены и мчится в Ленинград к своему Славочке. И опять разлука до лета, до каникул. И так один год, другой, третий, четвертый…

Чувства к Инне стали мощным катализатором творческих сил. Стихов до 61-го года не сохранилось по трагикомической причине: у мамы поэта – Зинаиды Михайловны – толстые тетради сочинений сына пошли зимой на растопку печки. Впоследствии сын был ей за это благодарен: начинать творчество приходилось с чистого листа.

Кто-то от любви расцветает, умиротворенность обращается в пышность телес. Нельзя того сказать о В. Ирхине.  Куда делся лоск, внешний шик. Осунувшийся, похудевший, с головой ушедший в сочинительство, он терзается, мучительно переживает по поводу любой неверной интонации, в стихах открывает свою нежную, ранимую душу. «Ты – моя сладкая и мучительная бессонница и моя вечно бушующая весна», – пишет он в стихотворении, обращенном к Инне.

Он устанавливает невероятно высокую планку в отношениях. Малейшая фальш или кокетство, невнимательность раскручивают в нем лавину боли – до отчаяния, до ярости, до сжигания всех мостов. В его ранних стихах, конечно, чувствуется влияние любовной лирики Маяковского: те же ритмы и то же раздирание души:

Поэзия на рубеже 1950-х - 1960-х в СССР переживает бурный подъем. Осознание силы народа, победившего в войне, поднявшего страну из руин до уровня мощной мировой державы, рост научного и технического потенциала государства, выразившееся в полете советского человека в космос – всё это рождало жизнерадостный и оптимистичный настрой. Поэзия получает значение важной силы гражданского созидания. «Поэт в России – больше, чем поэт. В ней суждено поэтами рождаться лишь тем, в ком бродит гордый дух гражданства, кому уюта нет, кому покоя нет», выражает Е.Евтушенко веру поколения шестидесятых.

Творческие вечера и выступления поэтов набирают большие аудитории. Рассказывать наизусть стихи становится правилом хорошего тона, показателем образованности у молодежи.

 Очистительная сила осуждения культа личности оживила сияние социалистических идеалов; «хрущевская оттепель»  давала надежду на создание открытого, общегражданского общества, а облик и идеи Ленина не вступали в противоречие с понятиями гуманизма. Романтизация героев гражданской войны, революционеров первого поколения, пострадавших или принявших мученический венец от НКВДэшников, была свойственна большинству представителей творческой интеллигенции. «Я всё равно умру на той, далекой, на гражданской, и комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной», – поет Булат Окуджава, «идет человечество к Ленину» в поэме «Братская ГЭС» Евгения Евтушенко.

У Владислава Ирхина формируется представление о поэте как выразителе высших духовных ценностей, силою слова по-апостольски ведущего людей к свету. В свои 22 года, еще не имея никакого творческого багажа, Ирхин дерзко объявляет о своем приходе в поэзию и просит читателей поверить в него:

Его настрой можно охарактеризовать таким старым понятием, – а нынче и вовсе ставшим атавизмом, – как желание «послужить» – посвятить себя, отдать себя великому, полезному делу. А поэзия для него - сродни хоругви, осеняющей святым покровительством идущее в бой войско.

Страсть к стихам и любовные переживания быстро довели Владислава до состояния физического истощения, потребовалась даже консультация врачей. Разговор с доктором воспроизведен в стихотворной форме. На рекомендации врача «никаких переживаний» и «лучше вам отправиться на курорт», поэт отвечает:

В. Ирхин пишет о народном ликовании, выплеснувшимся на улицу после известия о полете в космос Юрия Гагарина («Целовались, плакали, пели – гордость выливалась во что угодно…»), пишет о любви к своей родине и неразрывной связи с ней:

В декабре 1961-го года в письме Инне Гудошниковой делится:  «Сотни мыслей и планов лезут в голову. Раскидал в мыслях поэму «Отцу», надо только отрабатывать. Это будет гимн партии, бессмертью ленинизма, с очень мне кажется интересной, и доселе никем не написанной темой…».

…Как нам понять промысел Божий в череде будней? Сколь дивны линии судьбы! Представить только: если бы такой ПРАВИЛЬНЫЙ, такой энергичный молодой поэт был бы услышан сотрудниками литературных редакций? Если бы его полные энтузиазма строчки появились на страницах советских изданий? Печатался бы в «Юности», «Комсомолке», поехал бы на молодежную стройку воспевать труд ударников и передовиков… А там, глядишь, разнежился бы на лаврах, появились бы лоск и успокоенность… Но жизнь вырисовывалась в иных тонах.

Разнося свои подборки стихов по редакциям газет и журналов В.Ирхин слышит один и тот же вопрос: «А кто вас рекомендует? Как? Вы сами? Вон вас сколько», – указывая на гору рукописей, брезгливо морщится редактор.

Попытал удачи и в родном Уральске, где на литературном объединении устроил читку своих стихов. Неожиданно, как гром, загремели слова осуждения.  Причиной стало стихотворение, написанное под впечатлениями сообщений об испытаниях ядерного оружия на полигонах штата Невада и близ острова Рождества в Тихом океане.  Обращаясь ко всем, а «к Америке особенно», поэт умоляет:

Члены литобъединения, среди которых были и известные поэты СССР, и поэты-участники войны, кипя от правого гнева, разъяренные, объявили Ирхина в предательстве! Он не хотел быть геройски павшим! Единодушно собравшиеся клеймили автора за политическую близорукость, пацифизм и т.д. и т.п. Отштампованные  политиздатом органы чувств этих людей не позволили им ни услышать боль поэта за жертвы войны, ни увидеть, что на свое сердце он взваливает всю ответственность за всё происходящее на планете…

Оставалось идти в одиночку, в непрерывной работе над собой, переставляя всё выше и выше планку требований к себе, и в будущем написать: «с унынием бескрайним я пришел к тому, что Бог - один мой слушатель и Бог один ценитель».

Между тем продолжение учебы в инженерно-экономическом становится просто невыносимым. Изучение бухучета, практические работы по составлению смет по коммунальному хозяйству, проектированию дорожных развязок превратились в пытку; трата времени на нелюбимое дело походила на методичное самоубийство. Однако из-за родителей, так тяжело переживавших по поводу исключения его из училища, В.Ирхин кое-как завершает образование и получает диплом.

Но главное, что за эти 5 лет (от возвращений с флота до окончания учебы в институте) огромная духовная работа, происходившая непрерывно в душе и в совести Владислава Ирхина, привела к полному перевороту в сознании и мировоззрении. За «оттепелью» не пришла весна. Начинался более чем 20-летний спектакль под названием «единство партии и народа». Младший современник поэтов-шестидесятников, он по возрасту не успел вскочить в поезд, стартовавший с началом оттепели. Глядя на выступления титулованных мэтров и деятелей искусства, присоединившихся к общему хору подхалимов, обслуживающих коммунистический режим, как хотелось спросить: «А самим не стыдно? Сами-то верите?»

Растаяли иллюзии и надежды, а с ними ушли мажорные аккорды из поэзии. Юношеский энтузиазм сменили камерность и лиричность. Поэт уходит от всех признаков «со-временности» к вне-временности. Повзрослевший и посерьезневший, Владислав Ирхин словно заново вступает в этот мир — с обнаженной душой, открытой всем ветрам, сознавая, что никогда не будет мерить свою жизнь мерками обыденности.

В 1965-67 годах у Владислава Ирхина сложилась подборка совершенно новых сочинений, которые он называет «Стихи мои одинокие». С этими стихами автор дерзнул явиться к Арсению Тарковскому.